«Представь „Аритмию“ про геев. Круто же звучит!»
Ева Молчанова • 12 июня 2024
Квирперсоны ― о том, как работают сценарист:ками в современной России
Август 2021 года. Мы с драматургом обсуждаем идею сценария для моего дипломного мультфильма. Из истории о том, что я не чувствую себя живой, родился синопсис про страну, где запретили цвета и всё стало чёрно-белым. Как только идея обрела чёткие контуры, я испугалась: критика власти читалась очень отчётливо, и я поняла, что не готова подвергать риску свою команду.
После начала войны я думаю об этой истории каждый день. И спрашиваю себя, как бы изменилась моя жизнь, найди я в себе смелость её доделать?
Главный цензор ― сам автор. Только он решает, какие идеи навсегда останутся в его голове, а какие получат шанс стать книгой, фильмом, компьютерной игрой или пьесой. При этом автор ― живой человек со своими страхами. Ему страшно оказаться в тюрьме. Страшно, что все труды уйдут «в стол». Страшно почувствовать себя уязвимыми.
16 октября 2022 года. В Госдуме проходит слушание по признанию «движения ЛГБТ» экстремистским. Я защищаю другой свой фильм на конкурсе в институте.
Женщина из комиссии спрашивает, какой у меня проект мечты. Члены жюри видят во мне прилежную студентку-отличницу, которая снимает добрые невинные мультики. Что было бы, если бы они узнали, что я лесбиянка?
Я говорю, что проект моей мечты снимать в России небезопасно и незаконно. На моём пиджаке радужный пацифик.
Тем, кто выступал после меня, вопросов уже не задавали.
В тот день я решила, что не буду работать в кино. Кино в России почти неотделимо от государства. Власть выдаёт прокатные удостоверения, спонсирует крупные проекты, оказывает давление на «неудобные» фестивали.
Но многие квирперсоны продолжают писать сценарии в России. О том, влияет ли идентичность на творчество, как бороться с внутренними противоречиями, и о том, какой он сегодня ― проект мечты, я решила спросить у трех авторов.
Марго, пансексуалка
Я работаю сценаристом на аутсорсе, пишу поэпизодники для сериалов. Иногда делаю свои проекты: короткие метры, сериалы. Я ещё учусь и только начинаю свою карьеру.
Чаще всего я не прописываю романтические отношения между героями. Мне кажется, это надо делать не банально. Каждый раз, когда я вижу на экране ситуацию «мальчик любит девочку, а она любит другого мальчика» мне становится ужасно скучно. Но понимаю, что не смогу лучше написать про романтическую любовь. Сейчас мне интереснее говорить про другие виды любви: о детско-родительских отношениях, любви к своему делу, любви к каким-то воспоминаниям, о любви к силе и власти. Я сторонница концепта, что все истории на самом деле о любви.
Зато всех моих персонажей можно перешипперить между собой вне зависимости от чего-либо. Я всегда делаю намёки, которые зритель может додумать. Между моими героями (как гетеро-, так и гомосексуальными) всегда есть химия, но я не показываю их чувства напрямую.
Но если бы я решила что-то написать про отношения, вряд ли я писала бы про гетеро.
[Когда приняли закон,] я хотела выйти в окно. Но я понимаю, что если я выйду в окно, то не смогу его закрыть и мой кот шагнёт за мной. Это меня останавливает. А так 30 ноября [в день, когда ЛГБТ-движение признали экстремистским] я купила торт. Потому что иначе я бы этого не вывезла. И просто сожрала его в одно лицо. Даже не дождалась, пока моя девушка вернётся с работы.
К счастью, ещё с лета у нас есть план действий. Когда я выпущусь, я планирую уехать отсюда. Я чувствую, что если я проживу здесь ещё хотя бы год-полтора, я больше не выдержу. Я чувствую, как эти стены смыкаются. Мне хочется просто себя убить. Когда я читаю новости, я думаю о самоубийстве. Поэтому я стала меньше читать новостей и больше читать квир-контента в «Клубе романтики».
Я часто вспоминаю 2018 год, когда я ходила в кино на «С любовью, Саймон» (по сюжету старшеклассник Саймон скрывает от друзей свою гомосексуальность, но его переписка с анонимным возлюбленным попадает в чужие руки). И туда даже никто не ходил не говорил о минировании (в 2019 году ЛГБТ-кинофестиваль «Бок о Бок» в Петербурге три дня подряд срывами сообщениями о минировании). И всё было хорошо. Прошло так мало времени, а теперь всё превращается в ад.
У нас в ВУЗе появились интересные нововведения: списки разрешённых тем. Иногда их 14, иногда 18, среди которых есть детское кино, которое сейчас стараются писать многие, потому что оно кажется безопасным. И есть такие замечательные темы как «неоколониальное англосаксонское влияние», «Россия ― страна возможностей». Когда я думаю обо всём этом, я понимаю, что лавировать можно. Но, если бы мне предложили много денег, я бы всё равно не сделала ничего провластного. Даже если придётся голодать, а голодать я ужасно боюсь с детства.
Поэтому я пытаюсь вообще уходить-эскапировать так, чтобы всего этого не было. Или писать какие-то иносказательные вещи. Например, то, над чем я сейчас работаю в ВУЗе ― это запрос, который родился от тревоги, что мы не знаем, что будет в будущем. И я эту историю перевела иносказательно ― про девушку, которая повзрослела и ностальгирует по последним годам детства. До того, как она поступила в институт, у неё был какой-то план. А теперь она не знает, что делать, траектории у всех разные. То же самое, что произошло с нашей страной. У нас у всех был план. У меня были прекрасные планы. Ну, и где они теперь? Вот это то, что мне хочется исследовать.
Если у меня заканчивается мотивация для изучения иностранных языков, я иду читать новости. Я ненавижу всё, что здесь происходит. Мне до последнего хотелось избежать эмиграции. Я убеждена, что нам нигде не рады и мы нигде не нужны. Получается, нас ненавидят там за то, что мы русские, а здесь за то, что мы «экстремисты поганые».
Я люблю нашу природу. Я финноугорского происхождения и очень ценю это. Я родилась в лесах Ленинградской области, и провела много времени в Ленобласти, в Карелии.
Если бы я была одна, я бы осталась. В России не так плохо находиться, если ты один. Но сейчас у меня есть девушка. Я хочу с ней за ручки держаться, хочу свадьбу. Я поняла, что не хочу прятаться. Чем больше появлялось гомофобных законов, тем больше у меня появлялось злости и желания что-то делать, чтобы не оказаться во всём этом дерьме запертой.
Я бы очень хотела поучиться за границей, чтобы посмотреть, что драматургия может быть другой. Кинематограф может быть другой. Профессиональная среда может быть другой. У меня есть чувство, что там будет меньше давления. Меньше станет рамок. И что может быть, там можно будет как-то выразить себя.
Кирилл, гей
Я отучился в творческом ВУЗе на сценариста. Это была моя мечта, я долго ей горел. С 12 лет писал какие-то рассказы.
Моя профессия ― писать сценарии для фильмов и сериалов. Но прямо сейчас я работаю в торговле. Пишу ли я сейчас что-то? У меня есть задумки, но из-за нехватки времени и «взрослой жизни» пока не удаётся.
Я публиковал свои рассказы на «Книге фанфиков», и подавляющая часть моего творчества до института была связана с ЛГБТ-тематикой. Но когда я поступил, стали подрезать. Это особенность творчерческих людей ― решить: «Я сейчас расскажу вам про свою жизнь». И вот я пришел, начал что-то приносить на мастерство, мне сказали «А зачем? Давайте делать straight истории. Мы можем использовать ЛГБТ-персонажей и ЛГБТ-линии только, если они как-то влияют на конфликт и на сюжет».
На втором курсе мне дали небольшое послабление, когда мы писали сериал. И у меня была там ЛГБТ-линия подростка 16-17 лет, но основной сюжет не был связан с ориентацией персонажа. Это была только часть второстепенного конфликта, но то, что персонаж ― гей, влияло на сюжетную линию, и мне разрешили записать эту историю.
В дальнейшем всё стало и проще, и сложнее: меня заинтересовала нелюбовь вокруг людей. И, например, в дипломном сценарии в бакалавриате я рассказываю про какой-то такой недополиаморный треугольник, в котором никто на самом деле друг друга не любит. Все герои закрывают так психологические потребности.
А в последнем сценарии я вычеркнул начисто любовную линию. Потому что история была не про любовь, а про травму, которую мы проносим в жизни и которую нужно перепроживать, а не про отношения. Наверное, это ещё связано с моей личной эволюцией. Если в 18 лет я думал: «Надо строить отношения и влюбляться, строить семью», то сейчас спрашиваю себя «А зачем?». Сейчас мне важнее заниматься своей работой, которую я очень люблю, саморазвитием. А отношения не так интересны.
Сейчас есть прессинг, мы не будем это скрывать. Мне нужно держать закрытыми свои соцсети. А мне есть что рассказать миру. Ну камон! Такие истории происходят в жизни! Я их закрыл в том числе под угрозой слива моих нюдсов, моей личной жизни. После закона ноябрьского я почистил даже твиттер. Удалил все упоминания ЛГБТ. Я вел этот аккаунт с 2015-2016 года. И я зачистил всё.
Есть темы, на которые хочется побольше поговорить, чем про ЛГБТ. У меня есть задумка классная, о которой тоже нельзя говорить. Закрываем ротик.
Я смотрю на все эти проекты Netflix… И меня тошнит от этого просто. Сейчас в кино такая же проблема, как и в литературе: популярен young adult. Оно всё под копирку. Это уже набило оскомину до невозможности. Я открываю любой квир-роман, включаю любой сериал и понимаю структуру примерно сразу. Хочется чего-то настоящего. Жизнь квир-человека ― это не только те базовые страдная и радостные моменты, которые нам показывают. Литература и фильмы ― это глянец на 90%. Я думаю, что если бы квир-кинематограф мог существовать [в России]. Он был бы другим. Это было бы круто, но у нас его нет.
Представь «Аритмию» про геев. Круто же звучит! Хочется такого! Но не будет, не будет.
До «проекта мечты» я ещё не дорос. Мне самому надо повзрослеть.
У квир-сообщества в России есть такая большая проблема ― мы не можем повзрослеть. Мы либо живём в какой-то иллюзии, либо пытаемся войти туда с помощью алкоголя, наркотиков, чего угодно.
Мечта, которая не сбудется никогда именно у меня, ― это экранизировать «Маленькую жизнь» Ханьи Янагихары.
Оля, бисексуалка
Моя работа заключается в том, чтобы писать диалоги, придумывать сюжеты и выстраивать системы для мобильных игр. Я могу ещё сказать, что одним умным словом это называется нарративный геймдизайнер (и совру, потому что это два слова).
Моя идентичность помогает видеть уязвимости в историях. Когда я пришла в один из предыдущих проектов, в игре были только белые цис-гетеро персонажи. А поскольку мы работали на американскую аудиторию, надо было вносить divercity, поэтому я быстро заметила ситуацию, и у нас сразу появился темнокожий перс гей, и дальше стали появляться персонажи с разными идентичностями. Иногда так выходит само собой. В дипломном сценарии я даже не обратила внимания, что все главные героини ― женщины и девочки.
Мне кажется, это идет на руку при работе для западных игроков или читателей. Работать на скрепно-православную российскую аудиторию я бы просто не смогла.
Я чувствую опустошение из-за принятия дискриминационных законов. Мне и раньше было непросто сесть за стол и начать писать что-то «своё», а теперь, когда «сесть за книгу» имеет два значения, ещё меньше хочется что-то делать.
Я могу позволить себе только микро-сорпротивление. Иногда ты просто лайкаешь что-то контроверсивное и надеешься, что тебе ничего pа это не будет. Или пробрасываешь какие-то культурные отсылки, типа ты очень умная. И надеешься, что некоторые люди поймут «О! Она сейчас вбросила отсылку, мы на одной волне». На этом всё.
Есть история, возникшая в моей голове ещё в 2017. Уже тогда было не очень понятно, как её реализовывать, потому что она явно queer coded. А сейчас я могу только написать её в стол или залить на какой-то фанфик-ресурс, но мне не очень этого бы хотелось. Короче, я просто не понимаю, как её реализовать. Куда это выложить. Когда не понимаешь, куда это можно безопасно для себя и окружающих вылить, ты ничего не делаешь.
Если бы мы жили в более свободном месте, моего творчества было бы больше. Вот по ощущениям, даже если ты в более адекватном обществе и сидишь в шкафу, то у него есть дверцы. Они открываются, закрываются, ты можешь его приоткрыть и посмотреть в щель. Другое дело, когда эту дверцу заколотили, и шкаф превратился в гроб.