Нерадужный рейх, или Кто из нас ещё пропаганда?
Коля • 12 июня 2024
Документальное эссе о фашизме и публичной сфере
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции, а может и вполне совпадать…
Почему я — это пропаганда? Нам сложно не задаваться этим вопросом каждый день, с самого раннего утра, когда мы только встали с кровати. Само слово «пропаганда» вызывает у меня душевную боль и чувство несправедливости. Не только за себя, но и за всех нас. Я решил собрать всё, что думаю и чувствую, в документальное эссе-путешествие по общим местам травмы для квир-людей в России. Что из этого вышло? Философская оптика заводит меня в самые тёмные места человеческого (бес)сознания, где мы уже капитулировали перед злодеем. Но свет разума продолжает озарять пути нашего совместного исхода. Общий мир, в котором мы будем собой вне всяких «но» и обстоятельств, — то, за что я предлагаю сразиться, разоблачая официальную квирфобную пропаганду.
Наверняка вы смотрели те самые гомофобные видеоролики про «гея на передержке», «такую Россию ты выберешь» и «радужный рейх». Давайте вновь обратимся к ним и выясним, что лежит в их основе.
Никто не знает, когда появится гомосексуал
Лейтенант Уильямс, сотрудник отдела полиции по делам несовершеннолетних, заводит свой шевроле. Он направляется в одну из местных школ, чтобы провести воспитательную беседу с подростками. О чем они будут говорить? По дороге Уильямс встречает троих ребят, пытающихся поймать машину. Кадр меняется. Теперь перед нами другой мальчик. Он ждёт, что кто-то подбросит его до дома. Рядом с мальчиком останавливается машина. Он садится в неё. За рулем — незнакомец в темных очках, с усами и лысиной. У мальчика и водителя завязывается разговор. Незнакомец расспрашивает своего попутчика о всех деталях, которые смогут гарантировать новую встречу.
Через пару минут закадровый голос скажет: «[незнакомец] был болен. Болезнью, не такой заметной, как оспа, но не менее опасной и заразной». И речь, очевидно, идет о «гомосексуализме», «болезни разума». Меняются истории, не меняется их главный герой — вычурный незнакомец, тёмные очки, скрывающие глаза, или галстук-бабочка, смокинг.
Он всегда наблюдает, из автомобиля или другого укромного места, пока не останется наедине со своей «жертвой». И лишь только бравые стражи порядка способны уложить его на капот. Мораль, заключающая видео: «Решение [спасти свою жизнь] всегда принадлежит тебе, и от него зависит всё твоё будущее. <…> Никто не знает, когда появится гомосексуал. Он может казаться нормальным, но может быть слишком поздно, когда ты обнаружишь, что он болен. Поэтому держись своих и не гуляй с незнакомцами».
Таким был первый гомофобный ролик — «Мальчики, будьте осторожны» (англ. Boys Beware, 1961). Трудно передать, какие тяжёлые и мерзкие чувства я испытал после его просмотра. Наверное, что-то между «Милыми костями» и разговором за семейным столом.
12 июня 2024 года, в день, когда выходит это эссе, я прежде всего хотел бы вспомнить о трагических событиях, которые 8 лет назад произошли в Орландо, США. Массовое убийство в ЛГБТ-клубе Pulse стало одной из крупнейших акций квирцида, организованных крайне правыми и религиозными фундаменталистами. Оно также послужило напоминанием, что за фасадом любого бесконфликтного и послушного общества бурлят вулканы ненависти.
12 июня — день, не последний по значимости и для России, ведь с него принято отсчитывать начало современной российской государственности с неотчуждаемыми от неё достижениями — отменой уголовной статьи за «мужеложство» в 1993 и исключением гомосексуальности из классификации болезней в 1999. Неясно, уснула или умерла та политика, которая однажды дала свободу квирам, но сегодня 12 июня вряд ли можно связывать с демократическими реформами: на смену гендерному и сексуальному разнообразию пришел культ «традиционных ценностей», права сильного и ненависти к любой инаковости.
У меня перед глазами — облава на клуб Pose (в ночь на 9 марта 2024) в Оренбурге: уже не преступники или террористы, но сотрудники правоохранительных органов и активисты, которым покровительствует государство, снимают на камеру лица молодых людей, буквально выносят сопротивляющиеся или укрывающиеся тела. Трагедия, ненависть и боль сливаются в один страшный сон. В нём победил обыкновенный фашизм с его готовностью физически уничтожить любого, кто отличается от установленной нормы. Проснуться от этого сна — значит понять, почему мы стали его главными героями.
Главными, потому что ЛГБТ занимают центральное место в картине мира, которая навязывается государственной пропагандой. Власти настолько «боятся» нас, что готовы обвинить в использовании их собственных методов. Но что вообще такое пропаганда?
Пропаганда — это способ влияния на общественное мнение. Изначально она использовалась католиками для «переубеждения» протестантов, а однозначно негативные коннотации приобрела в годы мировых войн и тоталитарных режимов, ориентировавшихся на массовую поддержку.
В России запрещена пропаганда нацизма, терроризма, диверсий, экстремистских организаций, войны, социальной, расовой, национальной и религиозной ненависти и вражды, превосходства по тем же признакам, порнографии, педофилии, насилия и жестокости, наркотиков, нецензурной брани.
Но само слово «пропаганда» устоялось в путинским новоязе именно благодаря «запрету пропаганды ЛГБТ» — федеральному закону 135-ФЗ (от 2 июля 2013), который дополнил Административный кодекс статьей 6.21, запрещающей «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних». Уже исходя из этой формулировки возникает вопрос: можно ли пропагандировать сексуальные отношения? может ли быть пропагандой целая социальная группа? отдельный человек? Не осуществлять пропаганду, а являться ей самим фактом своего существования? Единое мнение, на котором настаивает российская пропаганда, очевидно, идет вразрез со здравым смыслом.
Дискурс о так называемой «гей-пропаганде» не родной для российских реалий. Он появился в конце 1940-х в США. Кампания «лавандовая угроза» (англ. Lavender Scare) была не первой, но наиболее систематизированной охотой на геев и лесбиянок, обвинявшихся в симпатиях к коммунистической идеологии. Тогда принадлежать к ЛГБТ автоматически означало поддерживать «просоветский заговор» по морально-нравственному разложению американского общества (Джозеф Маккарти, тот самый, с чьим именем связана ультраконсервативная политика маккартизма, даже как-то назвал воображаемое гей-лобби в администрации нескольких американских президентов «Гоминтерном», созвучно Коминтерну. Правда, Коммунистический интернационал был распущен Сталиным еще в 1943 году).
Множество жертв «лавандовой угрозы» остались без имен, потому что в устоявшейся историографии её принято относить к более общей «красной угрозе» — моральной панике времен Холодной войны, демонстрировавшей страх перед тоталитаризмом и всем тем, что он можем пропагандировать для более «культурной», «бескровной» победы над своим врагом. У России также есть исторический повод бояться любой пропаганды. Во-первых, это страх перед возвращением советской тоталитарной идеологии, работавшей на обеспечение беспрекословного подчинения умов, а во-вторых, более интериоризированный (глубинный) страх — как страны, получившей в наследие от СССР острую неприязнь по отношению к нацизму и к его не менее эффективной системе пропаганды.
Но, как это обычно бывает, чем сильнее политик увлекается символическими войнами с любой воображаемой угрозой, будь то квир-социалистический заговор или повторение тоталитарного опыта, тем больше он узнаёт в зеркале истории свою аккуратную физиономию.
Закон о «запрете пропаганды ЛГБТ среди несовершеннолетних» 2013 года — не просто политическое решение. Это отражение патриархального ренессанса 1990-х, консервативного поворота к православной церкви и авторитарной власти, который сказался не только на квирфобных общественных дискуссиях и законодательных инициативах 2000-х. Впервые «пропаганду гомосексуализма» на федеральном уровне предложили сделать уголовно наказуемой в 2003, а в 2006 «пропаганда гомосексуализма (мужеложества и лесбиянства) среди несовершеннолетних» была запрещена в Рязани. Последующие решения о распространении закона на всех, а не только на несовершеннолетних не только должны были сыграть в поддержку политического режима и его войны, но и отражали массовую ненависть, культивируемую в российском обществе.
Уже в первой версии «анти-пропагандистской» статьи мы сталкиваемся с самой чистой пропагандой:
Пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений либо смены пола, выразившаяся в распространении информации и (или) совершении публичных действий, направленных на формирование нетрадиционных сексуальных установок, привлекательности нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений либо смены пола или искаженного представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений, <…> влечет наложение административного штрафа <…>.
То есть закон ставит знак равенства между пропагандой и любым распространением информации и публичными действиями, фактически запрещая говорить и совершать что-то вопреки официальной точке зрения. Мало того, конкретная социальная группа открыто признаётся «неравноценной» по одному лишь признаку сексуальности. А значит, её существование на законодательном уровне закрепляется как менее значимое по сравнению с другими. Она буквально провозглашается побочной, лишней.
Как на это отреагировали СМИ, которые в любом демократическом обществе способны противостоять попыткам государства подчинить себе публичную сферу?
Примерно в это же время журналист Дмитрий Киселёв в прямом эфире «России 1» высказался за то, чтобы «зарывать [сердца геев] в землю или сжигать». Этот популистский прием, найти виновных в бедах нации, стал медийной отмашкой для молчаливого большинства: теперь можно открыто призывать к ненависти и насилию в отношении «неравноценных» людей, зная, что за этим не последует наказания.
Стоит оговориться, что это не просто ненависть и насилие, а их наиболее изощрённые, садистские формы, пробуждающие не столь древние архетипы: спустя несколько месяцев после заявления Киселёва актер Иван Охлобыстин, тот самый «гойда-мэн», призвал «сжигать [содомитов] в печах». Знал ли бывший отец Иоанн, что практически дословно воспроизвел слова рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера: «От них [гомосексуалов] нужно избавиться также, как мы вырываем сорняки, бросаем их в один костёр, а после сжигаем»?
Как это случилось уже однажды, на смену пафосным высказываниям приходит прямое насилие. Максим «Тесак» Марцинкевич, основатель неонацистского движения «Оккупай-педофиляй», организовывает серию «сафари», иногда с платным участием, для того, чтобы выследить гомосексуальных мужчин и снять на камеру жестокий самосуд над ними. Как можно догадаться, долгое время эти действия оставались безнаказанными и, более того, нашли сочувствующих, в том числе в коридорах власти.
Все это приводит к тому, что в начале 2010-х создаётся целая машина пропаганды против ЛГБТ: ненависть больше не звучит отдельными маргинальными голосами, она разливается в хоре самых настоящих фашистских банд, ультраконсерваторов и государства, её открыто поддерживают и пускают в эфир, дабы к тоталитарным рядам, можно сказать, «добровольно» примкнули новые участники.
Здесь можно вспомнить Ханну Арендт, одну из наиболее знаковых исследовательниц публичной сферы и тоталитаризма. Она замечает, что объектом пропаганды являются не убеждённые сторонники режима, а общественные массы, которые ещё не устоялись в своих политических предпочтениях, но уже знакомы с простым и понятным языком социальной демаркации на «своих» и «чужих». Пропаганда, пишет Арендт, адресуется «попутчикам» — тем, кому только предстоит уверовать в общего врага.
Гей на передержке
Герой Сергея Бурунова перед сном начинает издеваться над своей женой, когда та сообщает о своем желании проголосовать на президентских выборах. Проснувшись, он оказывается в новой России с мультикультурной армией, повышенным призывным возрастом, пионерами, школьными сборами на охрану в 4 миллиона и… «геем на передержке». Теперь каждая российская семья «по закону» должна принимать гея, которого бросил партнёр. Жена говорит, что «осталась неделя», и если подчеркнуто манерный, одетый в женское гость никого себе не найдёт, то герою придется самому быть с ним. «Закон есть закон», — соглашается гей и заглатывает банан. Героя начинают преследовать все персонажи, и, очнувшись в кровати, он осознаёт, что это всего лишь сон. Но рядом вместо жены — уже знакомый «гей на передержке». Проснувшись окончательно, герой судорожно будит свою жену и торопит ее на выборы.
Этот вирусный ролик разошелся в сети в преддверии президентских выборов 2018. Своей абсурдностью он меньше всего напоминает пропаганду, а походит скорее на очередной малоинтеллектуальный комедийный фильм с тем же «народно любимым» актером, Сергеем Буруновым. Но именно этот жанр оказывается наиболее доступным для массового зрителя. С его помощью в политическую повестку протаскиваются и наделяются определённым значением такие темы, как миграция из стран Африки, рост популярности левых идей и, конечно, ЛГБТ.
Но пропаганде недостаточно громких, но единичных инфоповодов, она жаждет поселиться у людей под кожей. Для этого в «добрый», но амбивалентный стёб нужно постепенно вживлять личины ненависти, чтобы в один момент превратить несуразного «гея на передержке» в матёрого экстремиста.
Что считается экстремизмом в России?
…насильственное изменение основ конституционного строя и (или) нарушение территориальной целостности Российской Федерации, возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения. — Выдержки из федерального закона 114-ФЗ (от 25 июля 2002 года)
Часто экстремизм идёт рядом с терроризмом — идеологией насилия и практикой воздействия на принятие решения органами государственной власти, <…> связанные с устрашением населения <…> (35-ФЗ). В единый перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга помимо организаций по типу «Исламского государства» и национал-социалистических вооруженных группировок, входит «Международное общественное движение ЛГБТ».
Там же — вполне реальные люди: Александр Климов и Диана Камильянова, работавшие в уже упомянутом клубе Pose в Оренбурге. Как это можно объяснить? По всей видимости, под экстремизм власти хотят подбить «любое» посягательство на общественный порядок, который они сами же установили и на котором держатся теперь.
В таком порядке чтобы стать экстремистом не обязательно делать что-то «неправильное», достаточно быть кем-то «неправильными».
Признание ЛГБТ экстремистской организацией в России является частью более обширной и опять же не исконно российской борьбы с так называемой «гендерной идеологией».
Сторонники «традиционных ценностей» по всему миру не дают спокойной жизни квир-сообществу, требуя ограничить наши базовые и гражданские права и тем самым пытаясь вернуть свой статус-кво — привилегированное положение единственных «нормальных» людей в обществе. Российский сектор «традиций» испытывает острую нехватку собственного языка ненависти. Даже флаг «настоящей» российской семьи, впервые продемонстрированный в 2015 году во время празднований Дня Петра и Февроньи, визуально копирует эмблему организации La Manif Pour Tous, выступавшей против закона о брачном равенстве во Франции (2013). Однако если в той же Франции подобных взглядов придерживаются разрозненные и незначительные группы, то в России мы имеем дело с массовым движением, которое поддерживается на официальном уровне и которое, вероятно, видится в самых влажных снах праваков со всего мира.
То, что в каком-то смысле является полностью аутентичным, — это одиозное решение Верховного суда о признании ЛГБТ «экстремистской организацией».
Движение [ЛГБТ] фактически пропагандирует идеологию разрушения традиционных ценностей семьи и брака посредством достижения полной моральной эквивалентности нетрадиционных сексуальных отношений и традиционными, стремится к закреплению в общественном сознании и на законодательном уровне пропагандируемой ими идеологии в виде конкретных прав и свобод его участников.
Теперь речь идет уже не о «социальной неравноценности» — власти открыто навязывают мораль, в соответствии с которой нечто является однозначным благом, другое — воплощённым злом. В такой ценностной парадигме злу не просто можно, но нужно отказывать в правах и свободах, которые, казалось бы, принадлежат всем гражданам по умолчанию (по крайней мере, по Конституции РФ).
В чём обвиняются подсудимые?
Цели или действия [ЛГБТ] направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни. <…> [ЛГБТ] пропагандирует или агитирует <…> социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, <…> социальное, расовое, национальное, религиозное или языковое превосходство.
Короче, во всём, в чём можно обвинить российскую власть, подчеркнуто действующую вопреки собственных законов, существующую как бы над ними, в позиции абсолютного морального превосходства.
Самое абсурдное, ЛГБТ представляется как Движение (именно с большой буквы), централизованная международная организация, у которой есть чёткая структура, общие принципы и даже «генеральная линия». Кому, как не нам, знать, что это совсем не так: мы не получаем друг от друга и половины тех комплиментов, которые нам адресует закон. Но проблема состоит не в том, что сейчас, как и в 1984-м (год, начиная с которого якобы «на территории Российской Федерации действует международное общественное движение ЛГБТ»), нет никакого организованного движения. Здесь и сейчас нас пытаются определить как единую и однородную группу, тогда как мы — многие разные другие. Для чего это нужно?
Из решения следует, что нами «агрессивно навязывается» информация о том, кто мы есть. Нас хотят сделать проактивными, хотя многие из нас таковыми не являются. Чуть ниже, когда речь заходит о международной правозащитной деятельности ЛГБТ-сообществ, всё же дается пояснение, в чём заключается угроза такой информации:
В ежегодных докладах ЛГБТ-сообщества Российской Федерации в Комитет ООН по правам человека и Комитет ООН по правам ребенка содержатся рекомендации, адресованные к международным организациям и к Российской Федерации, по отмене федерального и регионального законодательства, запрещающего пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних и устанавливающего ответственность, по обеспечению беспрепятственного доступа детей к информации о сексуальной ориентации и гендерной идентичности, предоставляемой неправительственными организациями, без угрозы применения к ним административной и уголовной ответственности за распространение такой информации, по обеспечению недопустимости классификации гомосексуальности и транссексуальности в качестве заболевания, патологии, отклонения, особенно в отношении детей.
Детям должна быть недоступна любая информация, которая объясняет сексуальность с научной точки зрения, и вообще допускает, что она может быть вариативна. Информации, которая без преувеличения является жизненно важной. Впредь государство не хочет, чтобы это знание существовало даже в форме сухого факта (поскольку пропаганда, как известно, не терпит верифицируемой реальности). Оно обвиняет нас в нежелании отказываться от правды, но тем самым придает значимость нашим словам.
Наш призыв становится одним из множества голосов, требующих открытости российской политики и медиации через международные институты. Мы настаиваем на пересмотре существующего общественного порядка, что для властей, конечно, значит «отмену российского законодательства» в принципе.
Очевидно, что государство не хочет прислушиваться ни к одному из этих голосов, тем более к нашему. Они для него — не голоса собеседников, но назойливый голос совести, которая не терпит вероломного тщеславия. Под запрет попадают пространства, где мы могли общаться свободно и беспрепятственно — группы в социальных сетях, тиктоки, видеоблоги на ютьюбе. Куда как лучше пропагандисткие телеграм-каналы и их единственные герои, кремлеботы, с которыми можно поговорить по-настоящему «уважительно» и обсудить животрепещущие темы. Иногда кажется, что власти просто злятся, что наши каналы коммуникации более рабочие, чем их нечитаемые газеты и непроизносимые телеречи. По той же причине они обрушиваются на книгоиздание и искусство — типичная зависть из-за неспособности произвести что-то, кроме информационного фастфуда типа Z-брошюр и вирусных видеороликов.
Но политика всё равно нуждается в пусть мнимом, но собеседнике, который сможет не только поддакивать и вовремя хлопать, но и говорить с ней на одном языке. Этот язык уже далек от недоступного официоза, он привычен для обывательского уха и оперирует простейшими категориями вроде «мочить террористов в сортире». Только теперь на место сортиров пришли «гендерно-нейтральные туалеты», а террористов заменило «экстремистское движение ЛГБТ». Приобщаясь к этому общему языку, индивидуум становится частью массы. Тут-то он и начинает понимать: где-то поблизости существует враг, который норовит вытащить людей из толпы, прервать их тесное сосуществование, ставшее привычном до физической боли.
Так за каждой историей ненависти к воображаемому Другому стоит история единения друг с другом, воображаемой (нарциссической) «любви» к сложившемуся порядку, к нашим собственным субъективностям как его означающим. Это очень точно объясняет феминистская философиня Сара Ахмед: «Мы ненавидим, потому что мы любим, и эта ненависть — то что нас объединяет».
А где моя мама?
Россия, 2035 год. Сотрудница детского дома прихорашивается на фронтальную камеру, чтобы поделиться радостной новостью: «Ой, я так рада, у нас сегодня мальчишку усыновили». Объектив приближается к ребёнку. Женщина спрашивает: «Петенька, ты рад что у тебя появятся мама и папа?» — интонационно подчеркивая последние слова. «А вот и папа»: к ребенку подходит мужчина лет тридцати, протягивает руку и приглашает отправиться домой. Выйдя на порог учреждения, Петя обращается к «папе»: «А где моя мама?».
В ответ мужчина указывает на своего партнёра, который стоит рядом с припаркованной машиной: рослый мужчина в мантии-кардигане, рваных джинсах и белых слипонах, его руки — в тонких чёрных перчатках без пальцев, но больше всего в глаза бросается макияж. Ребенок поник. Со словами «теперь у тебя будет настоящая полноценная семья» мужчина ведёт мальчика к машине. Второй усыновитель достает с заднего сидения подарок — маленькое чёрное платье.
Более возрастная сотрудница детдома плюет на землю и удаляется. В конце закадровый голос озвучивает: «Такую Россию ты выберешь? Реши будущее страны. Голосуй за поправки в Конституцию». Мужчины обнимаются, а на чёрном экране высвечивается текст: «Поправка в статью 72 Конституцию РФ должна закрепить понятие брака как союза мужчины и женщины».
Когда этот ролик только вышел, многие среди моих знакомых не поняли, в чем заключался его посыл: показать, что «однополые» родители тоже могут любить ребенка? что усыновление детей гомосексуальными парами решит проблему переполненных детдомов? Мы любим «настоящую» семью, и поэтому ненавидим геев, — лишь это хотели сказать нам создатели ролика, Федеральное агентство новостей, часть медиагруппы «Патриот», которую на тот момент возглавлял Евгений Пригожин. Заведомо отталкивающий и попросту пошлый образ гомосексуала, а также более «жизненные» эмоциональные реакции сотрудниц детдома и самого ребёнка, хорошо отделяют от «нас» ненормальных «других», и «мы» любой ценой должны не допустить, чтобы «они» выбрали «такую» Россию.
Так, длительное отсутствие ЛГБТ в российской публичной сфере сменяется гиперприсутствием. Нам будто бы ничего не остаётся, кроме как посыпать голову пеплом и добровольно-принудительно завершить своё существование. Разумеется, это невозможно, потому что желание быть и быть собой по своей силе не уступает фашистскому влечению к смерти.
Наверное, существует место, в котором наша жизнь была бы счастливой и безопасной. «Недавно гостила в Чудесной стране, там плещутся рифы в янтарной волне», — пела одна из квир-икон 1980-х Жанна Агузарова. Жить в этой стране легко и просто, и, главное, там ты не рискуешь стать козлом отпущения. Удивительно, но уже то, что такая воображаемая страна есть, делает её опасной и «недружественной». Новая коллективная идентичность россиян была построена через антитезу «Гейропе» как цивилизации морально-нравственного и, что особенно важно, гендерного упадка, которая вот-вот утянет за собой в бездну и матушку Россию.
«Гейропа» беспокоит не только «молчаливое большинство», но и пишущих интеллектуалов. Самый известный случай — «Похищение Европы 2.0» Константина Богомолова:
«Благодаря стечению обстоятельств мы оказались в хвосте безумного поезда, несущегося в босховский ад, где нас встретят мультикультурные гендерно-нейтральные черти».
Что собой олицетворяют эти образы? Невозможность стать «мультикультурным гендерно-нейтральным чёртом», которую переживает сам автор, или же его нежелание, чтобы в одном мире с ним существовали отличающиеся другие, возможно, более чуткие, искренние и честные.
Еще до полномасштабного военного вторжения в Украину Россия использовала гражданскую жизнь своего соседа как неопровержимое доказательство тлетворного влияния Запада: парады гордости в центре Киева, публичные ЛГБТ-организации, доступный гендерный ликбез… Не случайно проевропейский выбор Украины разбудил «укрофашистов», чья идеология, по версии путинской пропаганды, вполне приветствует украинскую квир-весну.
Так, после Майдана Незалежности Украина примыкает к «коллективному Западу», или, как его более красноречиво назвал Богомолов, «Новому этическому рейху». В глазах россиян этот рейх — непременно радужный, потому сегодня этот воображаемый фашизм — объективное моральное зло, — не может не выступать в поддержку ЛГБТ.
В окружении врагов исторической миссией России становится не только добиться паритета в новой холодной войне, но выиграть Священную войну, очистить мир от «радужной заразы». Но, самое страшное, прежде чем реализовать заведомо неосуществимый сценарий, ей необходимо очиститься от «паразитарных элементов» изнутри. И она начала делать это уже сейчас.
Улица Геев-освободителей, 69
2036 год. В 9 утра в Москве по адресу улица Геев-освободителей, 69 проснулась семейная пара: Николай (Никки) и Зоя. Николай встал, чтобы приготовить завтрак в постель. Когда он вернулся, в кровать запрыгнул маленький Барак — «последний ребенок, рождённый не из пробирки». На радостный возгласы сына «мама! папа!» Николай просит не называть их так, а использовать политкорректные «родитель-1» и «родитель-2». В разговоре всплывает еще одна фигура — дедушка («родитель родителя»), которого планируют казнить в честь некой Великой годовщины как лидера «фундаментал-сексистов».
После того, как Николай проводил жену с сыном, он отправляется в ванну, чтобы побрить ноги, накраситься, сделать маникюр и надеть чулки. Дальше в кадре появляется посольство США в Москве с проекцией радужного флага с гербом, похожим на нацистский. Никки подходит к столу, на котором закреплен черный фалоиммитатор, и испуганно роняет: «Слава радуге». Человек, сидящий за столом в обмундировании офицера СС, отвечает «Слава геям», сопровождая приветствие нелепым жестом. Перед зрителем — министр исполнения анальных наказаний Полуполь. Его прислужник в розовой балаклаве, на четвереньках, передает в руки Никки фалоимитатор. Герои направляются в камеру. Заключенный — пожилой мужчина, отец Николая-Никки. При виде сына среди прочего он замечает: «Мало я тебя порол, мало».
В этот же момент мы узнаем, что узник, Михаил, лидер повстанческого движения «Девственные жопы». Полуполь объявляет, что в честь Великой радужной революции сообщество будет освобождено от сексиста и гендерного экстремиста. Экзекуция будет осуществлена при помощи «электрофаллоса», которым Никки должен проникнуть в сердце своего отца и остановить его током. «Что ж вы, пидоры, не можете голову, что ли, отрубить, все вам надо в жопу». После короткой словесной перепалки между палачом и его жертвой на экране появляется видеоряд, на котором запечатлены парады гордости по всему миру..
Никки разбивает фаллоиммитатором цепи, сковывавшие руки его отца. «Оглянись отец, мужиков давно не осталось», — на что Михаил отвечает: «А я тебе говорил еще в марте 24 года: будь мужиком, иди голосуй».
Может показаться, что это очень жирная ирония над пропагандистской системой. К сожалению, это не так. Ролик был опубликован в поддержку кандидата от Коммунистической партии на недавних президентских выборах и просто выразил гомофобную позицию одной из крупнейших российских партий. Явный гротеск вперемешку с моральной паникой должен был сыграть на ультрамобилизацию россиян, которым уже мало давать размытую общую угрозу. Теперь им нужна, как очень точно выразилась Елена Костюченко в интервью Юрию Дудю, «уверенность, что можешь кого-то пнуть». Все квирные образы из этого короткометражного фильма вышли предельно унизительными и отталкивающими, но, что любопытно, одновременно очень жалкими и всесильными.
Всё это напоминает другую историю — ажиотаж вокруг «Протоколов сионских мудрецов» — подложного документа начала XX века, который якобы разоблачал планы евреев на мировое господство. В них от первого лица излагается подробная программа по развращению «гойских народов», через «навязывание» либерального образа жизни, мысли, революционной борьбы с европейскими диктатурами. Впоследствии «Протоколы» использовались как один из главных источников антисемитской пропаганды гитлеровского режима.
Свой «протокол» есть и у гей-сообщества.
«Мы совратим ваших сынов, символ вашей жалкой мужественности, ваших поверхностных мечтаний и безвкусной лжи. Мы будем соблазнять их в ваших школах, в ваших общежитиях, в ваших спорталах, в ваших раздевалках, на ваших спортивных аренах, в ваших семинариях, в ваших молодежных группах, в туалетах ваших кинотеатрах, в ваших казармах, в ваших мотелях, во всех ваших мужских клубах, в вашем Конгрессе — везде, где мужчины встречаются с другими мужчинами. Ваши сыновья станут нашими приспешниками и будут выполнять наши прихоти. Они будут переделаны по нашему образу и подобию. Они будут жаждать и боготворить нас.
<…>
Трепещите, гетеро-свиньи, потому что мы предстанем перед вами без масок».
В 1989 году на страницах Congressional Record выходит «Гомосексуальный манифест» (англ. Homosexual Manifesto, также Gay Revolutionary) за авторством Майкла Свифта. Инициатор распространения манифеста, гомофобный политик Уильям Даннемейер намеренно пропускает авторский дисклеймер к оригинальному тексту:
«Это эссе — предел, безумие, трагедия, жестокая фантазия, извержение внутренней ярости от того, как угнетенные отчаянно мечтают стать угнетателями».
В своей новой книге «Кто боится гендера?» Джудит Батлер придерживаются позиции, что все сторонники антигендерного движения, от Папы римского до Владимира Путина, одержимы коллективным фактазмом — «психосоциальным феноменом, который является пространством социальной организации личных страхов и тревоги для разжигания политических страстей». Противостояние с воображаемым «гендером», будь то ЛГБТ или транс-женщины (в зависимости от того, находимся мы в России или в среде транс-эксклюзивных активистов), переходит с экзистенциального на онтологический уровень: эта борьба ведётся уже не против «нетрадиционных» ценностей, но против морально-нравственного разложения, не за «правильный» образ жизни, но за жизнь в принципе.
Батлер пишут, что фантазм подпитывает фашизм через «тотализацию» социального поля, которая сводит все коллективные переживания к конкретному объекту. И этот объект непременно нужно уничтожить прежде, чем он сделает «нашу» жизнь невозможной. Тоталитарные тенденции, на которые я указываю вслед за Батлер, отличаются от традиционного представления о фашизме со свастиками, зиг-хайлем и кожаными плащами. Сегодня они коренятся в неолиберальной экономике, повсеместном полицейском контроле, имперских амбициях сверхдержав. Но Батлер считают, что современные правые не столько организуют фашистскую власть, сколько играют на настроениях уже фашиствующих масс. Я бы хотел заочно ответить профессорке Беркли, что у нас в России дела обстоят немного иначе: инициатором таких настроений выступает само государство, чтобы сделать свою диктатуру возможной.
Фашизм как диктатура государства всегда требовал гипермобилизации всех жизненных сил человека. Чтобы реализовать фабрику смерти в масштабах отдельно взятой страны, фашистский режим нуждается в разлуке — с любимыми и близкими, со многими разными другими, чтобы в конечном итоге реализовать онтологический план одиночества: когда человек лишается способностей чувствовать и думать без вмешательства властей. Единственная цель такого режима — беспрекословное подчинение, которое в любой момент позволит бросить все людские ресурсы в пламя тотальной войны. Не в искрах ли этой войны закалялось подлинное историческое предназначение пропаганды?
Вспрянем ото сна
Фашизм в XXI веке — это фантастический сон о «былом величии». Фантастический, потому что в тенях прошлого нет ни традиционных ценностей, ни гендерной чистоты — одного из центральных предметов правацкой ностальгии. Все это самые что ни на есть современные выдумки, не имеющие ничего общего с историческими фактами.
Но сны всегда играли важную роль в политическом воображении. Например, Вере Павловне из народнического романа Чернышевского «Что делать?», во сне открылась социалистическая утопия. А во «Сне смешного человека» Достоевского ночное видение способствует моральному обновлению главного героя и его желанию изменить мир к лучшему.
Засыпают персонажи пропагандистских роликов. И им тоже снятся сны — наша страшная реальность. Грань между ними настолько размыта, что, читая очередное описание, начинаешь сомневаться — это фантазия воспаленного воображения или чья-то явь?
Поэтому сейчас, мне кажется, следует вспомнить слова другого классика: «Россия вспрянет ото сна, / И на обломках самовластья / Напишут наши имена!» Не сон, а пробуждение обретает свой революционный смысл, потому что взглянуть в лицо своему страху можно только с открытыми глазами.
Но прежде — взглянем на себя. Что же такое мы всё-таки пропагандируем?
Мы «навязываем» думать открыто, спорить и не соглашаться, слушать всех собеседников и отвечать им, просыпаться, а не засыпать.
Мы «пропагандируем» публичную сферу, в которой никому не придется прятаться в шкафах и жить с мыслью «лучше бы я никогда не рождался». Иными словами, мы выступаем адептами разума. Пропаганда ли это? Нет, мы занимаемся просвещением.
Настоящая пропаганда не просто управляет вниманием общества, переключая его с одной темы на другую. Она организует коллектив, протыкает его насквозь железным стержнем. Но я не верю в политическую гомофобию.
Я не верю, что действия государства способны прервать наше политическое существование и стремление жить сообща. Поэтому в условиях, когда пропаганда настолько жестоко надругалась над здравым смыслом, мы обязаны сделать его вновь значимым.
И заявить в ответ на навязанные образы: «Мы здесь. Мы квиры. И вам придётся к этому привыкнуть».